Милагрос не знала, что на неё подействовало сильнее – то ли улыбка на обычно столь аскетичном лице Аида, то ли мятущийся огонь в темных глазах. Она вдруг почувствовала себя свободной. От всех обязательств, земных и небесных, от всех клятв, данных вслух и про себя. Её пьянило то, что она, всегда чуравшаяся отношений с мужчинами, не имеющая практически никакого опыта, сейчас не чувствовала никакой неправильности происходящего.
- Я не повторяю дважды одних и тех ошибок, тем более таких глупых, - рассмеялась Милагрос, обхватив руками его скуластое лицо. – Угадай, с кого я спрошу, если мне не понравится?
Это была наглая, мало прикрытая бравада. Страшновато ей было на самом деле. Ведь в последний раз, когда она решилась на близость, она была разочарована чуть более чем полностью. Восторгов подруг Милагрос не разделила, на неё посмотрели как на ненормальную и сказали, что, по всей видимости, она не только холодна и глупа, но еще и фригидна. Но объятия Аида заставляют её рвано дышать и забывать о том, где она находится и зачем.
Она не знала, как выглядит со стороны, но, глядя на Аида, предполагала, что иначе, чем обычно. А посмотреть было на что. Господи, какого черта этот мужчина пошел в священники?! Это же прирожденный любовник, пусть она, Милагрос, и ни черта в этом не смыслит. Но жадные ласки, взгляд, подернутый пленкой безумия и рваное дыхание наводят на любые мысли, кроме мыслей о вере. Хотя… вера тоже бывает разной, в постели тоже можно обратить, наверное, это даже приятно. Не удержавшись, она хрипло расхохоталась, и смех этот не имел ничего общего с матерью-настоятельницей. Знал бы Аид, о чем она думает, небось, придушил бы, чтоб не мучилась. Да, правильно, с этой дьявольской улыбочкой на тонких губах, которая так ей нравится. Эта мысль её развеселила, и, приподнявшись на цыпочках, она прикусила его нижнюю губу. Он тихо что-то шепчет, и это явно не молитвы. Милагрос прислушивается, слова ей не знакомы. Но она знает их значение.
И её страх растворяется в желании. Которого Милагрос не стыдится, теперь стыд трансформировался в жадную ярость.
- Чтоб тебе… - выругалась она, потерпев поражения в битве с пуговицами на его сутане. – Для кого ты так пакуешься, черт бы тебя побрал? – возмущенно выдохнула Милагрос. Когда ей это надоело, она попросту рванула многострадальную сутану и широко улыбнулась, услышав жалобный треск рвущейся ткани и сухой стук рассыпавшихся по полу пуговиц. – Так-то лучше, - пробормотала она, чувствуя себя расхитительницей, алчной до чужого огня.
Но, покрывая поцелуями лицо и шею Аида, она не могла не почувствовать, что огня-то и не было. Нет, желание было обоюдным, и острым, но… Обнимать Аида было все равно, что пытаться согреться у пустого очага в зимнюю стужу. Чего-то не хватало, даже несмотря на то, что они рухнули в постель, а его горячие руки продолжали блуждать по её телу.
«Ах так?» - злость затуманила одурманенный страстью разум Милагрос. Она была оскорблена таким проявлением невнимания, почти равнодушия. Её ногти впились в кожу Аида, наверняка оставляя следы на широких плечах, но это её сейчас волновало меньше всего. Она притянула его к себе и впилась в губы долгим поцелуем, не таким, как те, что были прежде. Не без труда заставив себя оторваться, она плотоядно взглянула на каплю крови. Что ж, можно быть уверенной: Аид почувствовал её недовольство. Сглотнув, она приподнялась на локтях и медленно провела языком по подбородку. Черт, а металлический привкус может сводить с ума не хуже… И, кажется, не только её. Эта мысль обостряет ощущения Милагрос, ей уже нет дела до чужого пламени, ей уже хватает собственного.
Однако в какой-то момент все изменилось, и она забеспокоилась – она хотела погреться, а не сгореть! Вот что бывает, если долго игнорировать друг друга! Черт знает, о чем там размышлял Аид, но сейчас, кажется, он соображает еще хуже, чем она. Насчет отсутствия у него внутреннего огня она определенно погорячилась.
«Господи, как ему идет безумие», - не удержавшись, она застонала, позволяя ему делать все, что он хочет. «Твою мать…».
Да-а-а, в своих фантазиях Аид наверняка проделывал это с ней много раз, можно было не сомневаться. Дыхание Милагрос становилось все более учащенным, она плавилась, желая прочувствовать все богатство его идей, и дрожала от нетерпения.
«Чокнутый», - пульсировала в её голове единственная мысль. «Он чокнутый, а я еще более чокнутая, ведь я не могу от него оторваться».
Она не могла оторвать взгляд от его лица. Полуприкрытые глаза и тени, отбрасываемые ресницами, придавали ему выражение покорности. Обманчивое, Мили это знала как никто. Но эта обманчивая покорность сводила её с ума.
- Только ты мог стращать меня адом, а сам… - однако настал черед Аида терзать её губы. Её пронзила резкая, острая боль от укуса, похожего на змеиный. Милагрос мгновенно подалась вперед, не ожидая от себя, что это её так заведет. – Да я тебя самого сейчас туда утащу! – почти беззвучно прошептала она, швыряя куда-то ставшую такой ненужной юбку. Туда же полетели колготки и свитер. Перехватив слегка обомлевший от такой активности взгляд Аида, она не удержалась: - Грех раздевания я решила взять на себя. А отпущение я заработаю… падре, - лукаво добавила Милагрос. Это было воспринято буквально: в следующую минуту она почувствовала, что ей трудно дышать. – Ты в своем уме? Ребра переломаешь, - кое-как выдавила она, подумав, что спрашивать бессмысленно: этой ночью Аид раскроет ей, что для его сумасшествия границ нет. А она, хмельная от желания, дрожащая от еле сдерживаемых порывов, поддастся ему. К тому же больно Милагрос на самом деле не было, просто она не привыкла к тому, что в постели её сжимают в объятиях, к тому же похожих на тиски. – А хотя…знаешь, нет, не ослабевай, - помолчав, пробормотала Милагрос, поцеловав его в кончик носа. – Можешь даже усилить. Тебе же этого хочется?
Она угодила в объятия самого дьявола, иначе она никак не могла объяснить того, что чувствует, того, что хочет его. Всем своим естеством. От Аида должно пахнуть серой, не сандалом, а вместо сутаны на нем должен быть надет красный плащ, под которым нет ничего.
А от него пахло мускусом и желанием. И глаза у него фосфоресцировали как у дикого кота. Милагрос никогда не видела у него таких глаз.
«Да гори оно все огнем, пусть делает, что хочет», - Мили больше не было страшно, победило любопытство и жажда новых граней наслаждения.
Она зажмурилась и ощутила, как широкая ладонь сильно сжала её грудь. Еще сильнее, заставляя её выгибаться, подобно тетиве лука.
- Черт… - Мили со свистом втянула воздух и запрокинула голову.
С её губ сорвался хриплый смех, не выдержав напряжения, она подалась вперед и обвила торс Аида ногами. Скрючившиеся пальцы Мили запутались в его волосах, она оставляла один след за другим на его горле. Пошло все к черту, он её и только её, а значит, плевать!
Плевать на то, что в прошлом Мили не хотела его и отталкивала. Это лишь повод сегодня прижать его к себе крепче и оставить на плече очередную царапину.
- Не больно? – хищно прошептала она, медленно зализывая одну из «ран», оставленные её ногтями. Больно. Саднит наверняка. Хочется оставить рядом еще и еще, Аид же не знает, как это заводит. – Прости, больше не буду… Ну…Я постараюсь, - обещание продержалось недолго, будто нарочно ноготь скользнул по щеке Аида. Небольшая царапина осталась рядом с той, которую она оставила в прошлый раз, когда ударила его. – Прости, - на сей раз куда искреннее выдохнула Мили, прижимаясь к нему всем телом.
Нужно было сказать это значительно раньше. Наверняка он думал об этом, но не сказал ей ничего. А в следующее мгновение они стали единым целым, и Мили не думала уже ни о чем, просто подстраиваясь под его ритм. Она прислушивалась к прежде неведомым ощущениям своего тела, рвано дыша.
- Не спеши, - шепнула она, на мгновение остановившись, желая запомнить этот момент. И эту звенящую тишину, нарушаемую лишь их прерывистым дыханием. Она провела пальцем по щеке с двумя царапинами, полученными при столь разных обстоятельствах. – Вот теперь… можешь… спешить, - выдохнула Мили, её руки скользили по его взмокшей спине.

Аид не сразу понял, что именно имела в виду его гостья, но когда ее вдруг осмелевшие ладони притянули его лицо, а губы ощутили вкус поцелуя – в голове щелкнула мысль: «Назад пути нет». И действительно: что-то внутри него с хрустом сломалось, выпуская наружу инстинкты и желания, сминая на своем пути барьеры сдержанности. Рассудок, выдержка, воспитание – все захлестнула дурманящая волна, оставив после себя только пустоту, которую быстро заполнило что-то животное, что-то первобытное.
Падре позволил себе отпустить губы Милагрос, но только для того, чтобы переключиться на ее шею – он влажно поцеловал неприлично нежную кожу девушки, заставляя Мили вздрогнуть и охнуть одновременно. Затем кончик его языка заскользил вверх к уху, подбородку, снова к шее… «Только не останавливай меня, пташка», - подумалось ему. «Отказ уже не принимается». Его руки исследовали стройное тело Мили, а рот с бОльшей жадностью вцепился алые губы. Голодные пальцы Аида скользили по упругим ногам, животу, спине дамы, которая глушила рваное дыхание в затянувшемся поцелуе. И его собственные вдохи и выдохи начали сбиваться, сигнализируя, что он оказался на скользкой дороге, свернуть с которой с каждой секундой все труднее. Но ни он, ни она не думали останавливаться: они смело шагали дальше. Дальше в пропасть. Дальше в грех.
Сквозь пелену объятий он почувствовал, как дрожащие пальцы Милагрос нащупали пуговицы на его сутане и как она начала с ними войну вслепую.



Он мог только улыбнуться, услышав, как затрещала хрупка ткань. «Кто-то входит во вкус», - подумал Аид и поддался вперед, нажимом заставляя девушку лечь на твердь кровати. И вновь калейдоскоп поцелуев, вздохов, хрипов. Но чего-то не хватало. Да, физически он ощущал жар возбуждения, но… Горнило внутреннего, подкожного, истинного желания по-прежнему было потушено и заброшено. Аиду не хватало искры. А попросить ее у Мили он не решался, ведь она не была искушена в наслаждениях и могла попросту испугаться, оттолкнуть, не понять.
«Будь нежным и ласковым» - повторял себе мужчина, продолжая терзать поцелуями Мили, но возникающие отклики внутри быстро гасли. Он ощущал, что энергии происходящего не хватает для запуска его внутреннего демона: все действо проходило на поверхности, на физиологии.
Но внезапно девушка, как будто уловив его настроение, вонзила ногти в спину, а зубами стиснула губу. Падре ощутил резкую тонкую боль, вздрогнул и слегка отпрянул, взглянув на Мили. Она смотрела на него с вызовом и призывом одновременно, и картинка в его голове резко сложилась. Отмашка была дана, и он поспешил ей воспользоваться.
Плотоядно ощетинившись, Аид с новой силой припал к шее Милагрос, но на этот раз его поцелуи стали гораздо настойчивее и интенсивнее. Направляясь вниз и постоянно увлекаясь, он оставил полосу красных синячков, которые зазмеились по телу девушки там, где ловкие пальцы поднимали ткань одежды, точечно обнажая монашку. Быстро орудуя, мужчина стянул с Милагрос явно лишние колготки и переключился на ноги девушки. Он с наслаждением втянул в себя легкий аромат кожи и, захмелев от эмоций, подумал: «Юна, нежна, невинна». И затем его рот заскользил по бедрам дамы, спускаясь ниже. Встав на колени, он провел шершавой частью языка по ступне Милагрос, заставляя ее изогнуться от неожиданных дня нее ощущений. Резко схватив губами палец и прикусив его, он поднял побелевший от тумана взор и хрипло расхохотался, не выпуская добычу изо рта. Его ладонь крепко обхватила ногу Мили, а зубы вцепились в тонкую кожу. Милагрос взвыла. Игра началась, и оба участника ощущали удовольствие от сладостного искушения.
Вдоволь натешившись, Аид отпустил Мили, оставив на пальцах девушки легкие кровоподтеки, а на голени синяки от тисков пальцев. «Ой, чуть-чуть переборщил», - но он чувствовал отнюдь не вину, а нарастающее желание. Пытки заводят. Особенно его. И, не давая девушке выдохнуть, он направился к ее бедрам, заставляя ее извиваться и кричать не то от боли, не то от удовольствия. Он чувствовал, как она вцепилась в его волосы, как судороги пронзали ее, как она шептала что-то, но его это не волновало.



Он не дал ей закончить фразу, вновь поцеловав ее:
- Тс… - прошептал Аид над самым ее ухом, и его ладонь сдавила горло монашки, перекрывая доступ кислорода. Он облизнул ее ухо:
- Не нужно слов, они лишние.

В следующую секунду они вновь принялись терзать друг друга: на щеках, груди, спине стали появляться синяки, царапины, укусы – символы наслаждения, граничащего с болью. Аид не соображал, не улавливал слова Мили, которая забавлялась, оставляя новые и новые отметки на его теле.
В висках Аида стучало, а воображение рисовало отнюдь нее библейские картины, однако он сдерживал демонов, хотя и позволял своим рукам не только гладить, но и щепать, царапать, шлепать и сдавливать. Он ощущал, как его губы пульсировали, как ссадила спина, как рот наполнялся ржавчиной. И это сводило его с ума. Снова и снова. Алая пелена застилала все, и он, не в силах больше оттягивать самый сладкий момент, позволил физическому взять вверх: крик наслаждения ознаменовал переход плотской игры на новый уровень.



Просить дважды не нужно было – зарычав, Аид, вступил в симфонию удовольствия, обжигая Милагрос своим дыханием и желанием.

У Милагрос перехватывает дыхание, на мгновение в её голове даже мелькает мысль, что Аид сейчас не станет разжимать пальцев. Ей не раз доводилось смотреть репортажи, где для женщин все заканчивалось печально. Отчасти именно страх повторить их судьбу послужил причиной того, что она так долго избегала близости с мужчиной. Особенно с таким, как Аид, искусно прячущим за равнодушной маской пламя собственных желаний. Будто уловив, о чем она думает, Аид убрал руку с её горла. А Милагрос вдруг с пугающей четкостью понимает, что не боится.

Понимает она и еще кое-что: не существует ни рая, ни ада, ни даже чистилища. Существуют лишь они с Аидом, которым этой ночью суждено сгореть в огне собственных пороков. Но мысль о расплате её тоже не пугает.

Она движется навстречу Аиду, который, кажется, жаждал их воссоединения не меньше. Его дыхание было горячим, а шепот – отрывистым. Их тела переплетены, Мили прижимается к нему, требуя большего. Но Аид вовсе не собирается скупиться, его движения ускоряются, а глухой рык все меньше напоминает человеческий.

Мили чувствует, как теряет и вновь обретает себя в объятиях Аида. Он заставляет её стонать, забывая о стыде и просить продолжать. Мили не знает этих ощущений, но хочет испытать их полностью. Она прикусывает стон легкой обиды, когда все заканчивается. Но она понимает, почему – ни ей не нужна незапланированная беременность, ни Аид не похож на мужчину, жаждущего стать отцом.

После событий этой ночи в голове Милагрос царит сумбур. Она не сводит выжидающего взгляда с Аида. Вообще-то спросить, что он чувствовал во время их близости, ей хочется, но она считает это банальностью. Сердце Мили бешено колотится, ей предстоит многое обдумать, а сейчас… Хочется устроиться рядом, положить ногу Аиду на бедро и просто выводить замысловатые узоры пальцем по его груди.

Мили смотрит в два черных солнца, и видит в них ответы на все интересующие её вопросы. Какой смысл спрашивать Аида о чем-либо? Выражение его лица говорит громче любых слов.

Он ни о чем не жалеет.

А она?

Мили прислушивается к себе. Этой ночью она познала блаженство. Знай она, что это будет…так, скорее всего, они с Аидом стали бы любовниками значительно раньше. Ей хочется склониться к его уху и прошептать, что он теперь скажет об «одной из», но в последний момент Мили одергивает себя. Будь у неё побольше опыта, а так… Она смотрит на Аида из-под опущенных ресниц, ей нравится слушать его учащенное дыхание.

«Но однажды я это сделаю», - твердо обещает она себе. Опыт – дело наживное. Милагрос прекрасно отдает себе отчет в том, что пока что ей удалось заполучить только тело Аида. И совершенно об этом не жалеет.

Просто её жадная натура хочет большего. Приподнявшись на локте, Мили думает, что со временем станет властительницей его сердца, его мыслей. Захватывать нужно медленно, с умом, не лишая себя удовольствия, как она это делала прежде. Нельзя повторять прежних ошибок.

Мили не задается вопросом, зачем же ей, собственно, нужны чувства Аида. Нужны – и все. Она даже не знает, любит ли его. Она даже не уверена в том, что знает, что такое любовь. Мили кажется, что она не сумеет распознать любовь даже если та окажется у неё прямо перед носом. Поэтому она просто хочет, чтобы лежащий рядом с ней мужчина любил её. Она не хочет бесконечных любовных признаний, ей достаточно будет лишь одного. Мили горько усмехается – её никто никогда не любил, теперь, став взрослой, ей захотелось, чтобы её полюбил мужчина, который много лет держался подальше от всего, что связано с отношениями, имея на то веские причины.

«Может, я этого попросту не заслуживаю?» - она кусает губу, припухшую от поцелуев Аида. И их удел – редкие встречи, полные огня и обиды на внешний мир? Ведь только в объятиях друг друга они оба могут стать собой, не опасаясь быть непонятыми. «Хотя…а судьи кто? Каждый человек сам кузнец своего счастья. Даже мимолетное, оно существует. И оно бывает разным».

Остановившись на этой мысли, Мили тянется к Аиду, чтобы поцеловать его, но его выражение лица заставляет её нахмуриться. Что? Что не так-то? В следующее мгновение она еле удерживается от того, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Для того чтобы догадаться, ей потребовалось поставить себя на место Аида. Действительно, в первый раз проведя ночь с женщиной, наверное, любопытно узнать о её впечатлениях. Это Мили было понятно, что ему было хорошо, а она думала о всяких глупостях, мина из-за этого у неё была не самая радостная. Это наводит на мысли о…

«Черт, как, оказывается, трудно быть мужчиной», - думает она, не зная теперь, как сказать Аиду, что он ни в чем не виноват, что все хорошо. И добавить при этом, что она дура. Неожиданно Милагрос улыбается – пора привыкать к тому, что у неё есть любовник. И учиться понимать друг друга. В том числе и без слов.

Она целует Аида, её разгоряченное тело жаждет продолжения. Слишком долго она гнала от себя мысль о том, что они с Аидом могли бы быть близки. Теперь Мили хочет наверстать упущенное. Она по достоинству ценит деликатность Аида, но понимает, что он щадил её. Теперь её очередь проявить понимание и терпение. Тем более что ей не придется перешагивать через собственную сущность, которую она лишь этой ночью начала познавать.

- Тебе же хочется иначе, - шепчет Мили прежде, чем осознает, что сказала. Что в глубине души ей тоже хочется «иначе», только она толком не знает, как это. А Аида не нужно упрашивать, в его глазах загорается огонь, он рывком опрокидывает её на спину. Он с силой сжимает её плечи и резко входит в неё. Сердце Мили пропускает удар. Но ей неожиданно по нраву эта жесткость. Он движется быстро, ей кажется, что он проникает внутрь неё все глубже. Мили извивается под ним, тяжело дышит. Еще, еще… Она не знает, может, говорит это вслух. Она с силой вжимается в Аида, желая прочувствовать всю его силу. Они почти не ласкают друг друга, ни о чем не думают. Желание смешивается с болью, с опустошением, со страстью. Его почти животная грубость заставляет Мили двигаться резче. Она дрожит, чувствуя приближение разрядки. Обессиленный, Аид наваливается на неё всей тяжестью своего тела. Она слышит его свистящее дыхание. Мили приходится извернуться, чтобы увидеть его лицо, прежде скрытое в прядях её волос.

«Женщиной быть тоже непросто», - думает она, выравнивая дыхание. Глаза Аида прикрыты, но прежде она никогда не видела его лицо…таким. Она не знает, каким именно. Но таким – не видела.

Милагрос не знает, удалось ли ей завоевать его сердце этой ночью. Но знает: частичку определенно удалось. Он переворачивается на спину, а она обнаруживает, что ей становится холодно без его обжигающе горячих ладоней. Одеяло валяется на полу, и ей лень за ним лезть. Она чувствует на себе взгляд Аида, бесстыже скользящий по изгибам её тела, еще не остывшего от его ласк.

- Понимаю, что тебе нравится смотреть на меня в костюме Евы, но ты не мог бы выдать мне какую-нибудь рубашку? – хрипло просит Милагрос. – Ай, ладно, сама возьму.

Она открывает ящик прикроватной тумбочки, намереваясь надеть что-нибудь из вещей Аида, но неожиданно замирает. На одежде лежит фотография. Эту женщину Милагрос никогда не видела, но прекрасно знает, кто она.

Что ж, нельзя не признать: она красива. Очень. Длинные смоляные волосы эффектно оттеняют кожу цвета слоновой кости. Огромные голубые глаза смотрят вызывающе и ярко подведены. А аккуратно накрашенные губы придают ей облик роковой женщины.

Милагрос поднимает взгляд на Аида – он явно не ожидал, что она встретится с…предшественницей и теперь выглядит растерянным.

С тугим щелчком в голове Аида лопаются обрывки последних мыслей, ошметки которых, перемешиваясь, сваливались в одну кучу. Он позволил инстинктам, первобытным инстинктам захлестнуть себя с новой, утроенной силой, отчего пелена перед глазами стала плотнее, а действия – еще более отрывистыми. Да, мужчина совершенно перестал соображать, но вовсе не перестал двигаться. Весь он сконцентрировался на одном желании, на хрупкой женской плоти в своих руках, на сладостных позывах в своем теле Его руки, ноги, бедра повторяя, как будто заученный этюд, не ошибались, доводя себя и Мили до громких стонов и криков, столь непривычных стенам монастыря.
Круговорот поцелуев, влажных от пота объятий, ритмичных шлепков проглотил мужчину и женщину, накрыв обоих с головой. Он не думал. Он наслаждался каждой секундой, растягивая момент, оттягивая финал. Он, не помня себя, то плотно прижимался к Милагрос, хрипя ей ухо какой-то любовный бред, то отталкивался от нее, любуясь картиной под собой и оттого заводясь еще синее. Быстрее, быстрее, быстрее… Но как он ни старался, вскоре из плотного комочка внизу его живота вырвалась неописуемая волна наслаждения, которая мимолетно распространилась в каждый уголок его тела: Аид вцепился зубами в плечо Милагрос и глухо закричал, не в силах сдерживаться.

Мгновение, и все закончилось.
Мгновение, и там где пылал пожар, осталось только пепелище.
Мгновение, и все краски внешнего мира вернулись.
Мгновение, и он снова стал падре.

Вздрогнув, не то от осознания произошедшего, не то внезапно ставшего ощутимым сквозняка, он повалился на бок около Мили и рукой обвил ее плечи, притягивая все еще горячее тело девушки ближе. «Прости меня, Господи» - машинально подумал мужчина, но вины как таковой он не ощущал. Он чувствовал блаженное послевкусие, отдающие истомой в каждой клеточке аскетичного тела. Ему было хорошо, ему хорошо и сейчас. И разве это преступление? Он и она хотели этого, значит и Бог хотел, так ведь? Так?
Аид облизнул пересохшие губы и дернулся направо, желая найти прикроватную тумбочку с пачкой сигарет на ней, но тут же себя одернул. Тумба, сигареты, мягкие простыни были в прошлой жизни. Не в этой.
Аид скосил глаза и посмотрел на красное лицо монашки, на котором вихрем проносились эмоции. С разочарованием он отметил, что ни одно из выражений никак не было связано с удовольствием. Напротив, в голове Мили бушевали штормы. Священник нахмурился и отвел взор: «Мда уж. Я рад, а она, видимо, как раз таки наоборот». Аид удержал вздох и лишь плотно сжал губы: «Всё-таки я был грубее, чем стоило. Она же еще слишком юна. Старый дурак».
Мужчина лежал и корил себя, ища изъяны в произошедшем: «Значит, это был первый и последний раз. Ну что же, яблоко надкушено, пути назад нет». Он нетерпеливо водил скулами и прислушивался к себе. И, если честно, он не знал, почему тонкий лучик облегчения заиграл в его нутре. Ведь он боялся. Да-да, именно боялся, что столь стремительно сближение заставит его откупорить сердце, впустить кого-то туда, где все давно истоптано и сожжено. И… если она увидит пустой склеп, а не живую душу, что она подумает? Как сильно обожжется? Меньше всего на свете он хотел видеть боль в этих дерзких глазах, меньше всего на свете он хотел снова идти по тернистому пути жизни для кого-то… А тут вроде бы все решилось само собой – она сбежит от него, стоит неге покинуть разгоряченное тело. Она сядет на кровати, что-то промямлит, схватит юбку и выскользнет в темноту. И больше не вернется….

Но внезапно, теплый поцелуй Мили вырвал его из невеселых дум. Опешив от неожиданности, он вновь вздрагивает и смотрит на нее, недоумевая: «Подождите-ка, тебе же не понравилось». Но он видит перед собой не скорбное лицо, а мордашку, насквозь пронизанную прожилками похотливого желания, вернувшегося к ней с новой силой. Горящие глаза, нетерпеливо приоткрытые губы, вздрагивающие ножки, глубокий гортанный голос:



И тут Аида будто пронзило электрическим разрядом: все предшествующие мысли испарились, а в голову ударило неимоверное возбуждение. «Да пошло все к черту!» - последнее, о чем подумал мужчина, прежде, чем схватить Милагрос за шею, перевернуть и воспользоваться ее слабостью и податливостью позы. Да, ей больно. Да, она стиснула край кровати до былых костяшек пальцев. Да, она кричит, извиваясь под его напором. А он не ослабляет натиск, он наматывает шелковистые пряди на свой кулак, заставляя спину девушки прогнуться и хрипит:
- Смотри мне в глаза!

Взгляды встретились: бездна соединилась с бездной. Он ускоряется, он сдавливает ее бедра свободной рукой, направляя ее тело в нужную сторону, ногти врезаются в тонкую кожу, оставляя глубокие кровавые вмятины. Его ладонь скользит вверх по влажной спине, касается плеча, груди, живота двигается ниже, где ловкие пальцы начинают орудовать, заставляя Мили не просто дрожать, а сотрясаться от накатывающих разрядок. Но этого недостаточно, нужно больше. Нужно чаще.
Все не имеет смысла.
Есть только он и она. Есть их единство. Есть наслаждение.
Голова Аида закружилась, он прижался грудью к девушке, стиснув ее в железной хватке так, что та перестала дышать и с шипящим криком, разбудившим бы мертвого, позволил природе взять свое. Все померкло. Только два сердцебиения. И хриплое дыхание.

Эмоционально и физически опустошенный Аид освободил Мили от своих объятий и улегся на бок, не стесняясь своей наготы. Ему была приятна эта бесстыдность, это греховность. И тем паще, что и она безнравственно раскинулась на подушках, позволяя его отнюдь не набожному взору блуждать по гибким линям тела. Он любовался плодами свой любви: синяки, царапины, засосы… Симфония страсти во всей своей красе. Что может быть соблазнительнее?
«Зачем она создана такой прекрасной, такой идеальной?» - подумалось ему.



И прежде, чем он успел что-то сделать, хоть как-то ее остановить, она открыла тумбочку и увидела…
Увидела её.
Аид замер, откровенно не зная, что ему дальше делать: неловкость сковала мужчину, сжав в тугой узел. А секунду спустя и растерянность вступила в игру.. Он видел, как померкла веселость Мили, как призраки прошлого засочились, заструились вокруг них. «Проклятье!» - в сердцах подумал Аид, и откинулся на подушку, избегая испытующего взгляда девушки: «Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой».

- Нашла что-нибудь подходящее? – бесцветно спросил он, не надеясь на ответ. – Прости, мой гардероб специфичен.

Он встал со ставшей невыносимо жесткой кровати, обернул бедра простыней, подошел к шкафу, выудил оттуда иссиня-черную рубашку и, подойдя к Мили, накинул ткань ей на плечи. Развернув девушку к себе, он аккуратно застегнул все пуговки, после чего нежно коснулся пальцем кончика ее носа:
- Вот так гораздо лучше, - и, толкнув дверку тумбочки тем самым закрывая оную, закончил, - а там нет ничего интересного.

Он боялся, что она задаст вопрос. Боялся и одновременно ждал этого.