Привет, Снежке! С Эм все в порядке. Не забудь про коньяк!

Снежкины пальцы на затылке, чуть ввыше, чуть ниже, на шее. Потом губы. Ласковый язык. На загривке волоски поднялись дыбом от ее прикосновений. Его пальцы спустились по ее ладони на запястье, Снежка кажется такой уязвимой именно здесь. Там часто-часто, взволнованно бился пульс, и Дэвид прижался губами, перенимая ритм.
Свободная ладонь накрыла колено жены, проскользила вверх. Здесь все тоже почти болезненно нежно.
На Снежке только его футболка, и Дэвид медлил.


Он улыбнулся, взглянул на нее. Странный, грубоватый на первый звук родной язык Мерлина очаровал и ее; надо же. У них не было времени это выяснить.
У Снежки был почти нездешний вид, в сумерках из-под полуопущенных век она смотрела за грань этого проклятого города. Да, радость моя, побудь там, посмотри на наш дом.
- Зима почти на исходе, - Дэвид снова поцеловал ее запястье, потянул дорожку поцелуев по внутренней стороне предплечья к локтю, проговаривая между ними. - У моря она короче, чем на равнинах, ты помнишь; его не заставляет смириться и умолкнуть лед, значит, холода уже отступили от берегов, и первым в подлесках распустится орешник, еще до того, как деревья снова оденутся в зелень. Помнишь, какие у него цветки? Их лепестки такие же узкие и гибкие, как твои пальцы.
Чуть выше локтевой ямки губы наткнулись на трикотажный рукав, Дэвид собрал обеими руками футболку снизу вверх, стянул с жены, обросил за спину. Сквозь шторы по ее плечу наискосок проскользил свет фар, кто-то из соседей вернулся с поздней вечеринки. Он ухватил губами этот ускользающий свет на ее локте, закрыл глаза, целуя выше и выше, ладони накрыли ее грудь, скользнули за спину. В ямку под снежкиным горлом тоже отдавалось сердцебиение, а оттуда, кажется, прямо ему в кровь. Черные волосы щекотали тыльную сторону ладони.
Он не переставал говорить, хотя голос уже потяжелел и стал глуше.
- Лес будет медленно просыпаться, наполняться весенними соками, трава еще не успеет смениться на молодую, а в ней уже распустятся примулы. Та опушка, куда мы любили сбежать, - на ней как будто раскинется радуга.
Его дыхание сбилось, когда губы сомкнулись на ее соске, вобрали глубже, когда зубы нежно прикусили его, а язык загладил место укуса. Руки спустились к ней на бедра. Кожа под ладонями стала совсем горячей. Сердце билось, кажется, громче, чем он говорил.
- Потом весна начнет медленно подниматься в горы, обступит скалы в заливе и покроет землю, камни и первую траву светлым золотом, когда расцветут утесник, горицвет и барбарис.
Одной рукой он держал ее, пальцы другой продвигались вверх по ее бедру, как кисть; чем выше, тем жарче и тоньше под ними. Бархатно, доверчиво, влажно. Пальцы раздвигают ее нежную плоть, скользят, и надавливают, и скользят еще, вниз и снова вверх, постепенно ускоряясь. У него опять сбилось дыхание, Дэвид целовал ее шею, пока собственные слова грохотали в крови.
- А потом обновленный плющ обовьется вокруг каменных перил на мосту по дороге к нашему замку, вереск раскроет цветы в предгорье, и золотое поле прорастет изумрудным и лиловым. Ну а когда в июне распустится шиповник, розовый, как твои щеки с мороза, - он коснулся одной из них губами, отстранился; взгляд, дыхание, голос, тело - все как налилось горячим металлом, - я надеюсь, мы будем дома вместе. Я ничего не сказал о тебе, радость моя. Надеюсь, мои руки говорили за меня достаточно ясно.

Их здесь не было, не в этом мире. Казалось, они перенеслись домой только благодаря звукам голоса Прекрасного, потому что где бы она ни была, муж всегда был рядом с ней. Белоснежка почувствовала, как его губы ласкают ее запястье и опускаются ниже к локтю, вместе с порывами молодого весеннего ветра, принесшего запахи моря, мокрого камня и сырой земли. Вздохнув полной грудью, она провела по затылку мужа тонкими трепетными пальцами, наслаждаясь густотой и гладкостью его волос. Сердце отбивало учащенный ритм, отдававшийся в висках, горле, животе, бедрах.
Вся обратившись вслух, она замерла, отдавшись его рукам и его голосу. Перед глазами встали заросли молодого орешника с длинными раскачивающимися на ветру "сережками". Пальцы Белоснежки продолжали неосознанно разминать затылок и шею мужа. Его губы продвинулись выше, и ощущение хлопка на коже стало абсолютно неправильным. Футболка полетела куда-то в сторону, а Белоснежка нежно выдохнула, сжав в горсти его волосы, когда теплые ладони Прекрасного накрыли ее грудь. Пульс бился яростно уже во всем теле, кровь шумела, забивая звук голоса мужа, но Белоснежка не теряла связи с ним, уцепившись за него, как за спасительную нить. Только бы не потеряться там, не потерять его, остаться с ним навсегда.
Вокруг распускался первоцвет, застилая мир мягким разноцветным ковром. Температура резко повысилась. Кожа на ощупь должна была быть совсем горячей. Белоснежка выгнулась с тихим стоном, прижимая Прекрасного к себе. Грудь стала настолько чувствительной, что малейшее к ней прикосновение отзывалось в теле мелкой дрожью. Белоснежка хотела что-то прошептать, попросить, но голос уже давно отказался служить ей, и с губ срывались только тихие нежные стоны. Прижиматься к мужу было сейчас самым надежным способом сохранить остатки разума, которые быстро таяли и обращались в облака над лесом, ложились туманом в горах.
На языке ощущались легкие как воздух медовые лепестки барбариса, такие же нежные, как ее - внизу.
- Прекрасный, - она все-таки не выдержала и простонала. Голос снова пресекся, и в мгновенной тишине раздался тихий всхлип. Прекрасный говорил о плюще, и Белоснежа ощущала себя тонкой лозой, обвившейся вокруг могучего ствола, приникающей к нему и впитывающей его тепло. Ее бедра двигались навстречу неторопливым пальцам мужа, ладони скользили по голой груди, ноготки чуть царапали горячую кожу. Ускоряющиеся ласки исторгли еще один стон из ее груди. Белоснежка внезапно ощутила себя беззащитной и открытой перед наступающим удовольствием.
Слова мужа о возвращении домой летом и о его руках на ней прорвали мистическую пелену в ее сознании, и Принцесса почувствовала одновременно все сразу: его жаркие ласки, доводящие ее до безумия, шершавую ткань джинсов, о которую терлись ее ягодицы, его голую влажную кожу, их общий запах, в котором смешалось все, что только возможно. И ее накрыло волной бешеного наслаждения, от которого голова запрокинулась назад, а бедра сжались с невероятной силой. Мир померк, и Белоснежка уронила голову на плечо мужа.

Дэвид слышал ее стоны, ее тихие жалобные всхлипы, мягкие и легкие вздохи, они ложились на него, как нега, обтекали его от затылка, где снежкины пальцы путались в его волосах, вниз и вниз, отдавались тяжелой пульсацией в паху. Он слушал, как звучит его имя, когда жена произносит его, теряясь в удовольствии; она еще никогда не произносила его так.
Больше ни слова; только всхлипы и стоны снова. И все-таки он поклялся бы, что Снежка увидела все, что он сказал.
Он не переставал ласкать ее, скользить пальцами по кругу и вниз, снова вверх. Это для нее. Всегда только для нее. До каждого удара его сердца. Дэвид чуть откинул голову, он хотел видеть ее лицо, неважно, сколько раз до этого уже видел его в мгновения оргазма. Это была награда.
Снежкины бедра стиснули его запястье, дрогнули навстречу другу другу и взметнулись черные брови, ее голова откинулась назад и медленно опустилась к нему на плечо.
Да, смутно подумал Дэвид, прижимая жену к себе, да; он улыбался, но губы дрожали от напряжения. Он бы взял ее прямо здесь, просто смел со стола все лишнее. Ощутить ее под собой, вокруг себя; как же это нужно. Как важно.
Ее невесомое дыхание холодило ключицу.
Он хочет ее, но ей нужно отдохнуть.
Дэвид поднял ее на руки, расслабленная Снежка казалась тяжелее обычного; это была приятная почти до стона тяжесть. Он помнил наизусть высоту каждой ступени. Он мог подняться по ним с закрытыми глазами. Он так и сделал, не переставая целовать лоб, брови, щеки жены.
В спальне было почти наглухо темно, свет фонарей не поднимался так высоко, дотягивался только тускнеющий, полурастворенный в сумерках рыжеватый полукруг. Шел снег, тени снежинок прокатывались по покрывалу.
Постель приняла их обоих. Снежкина кожа успела стать прохладной. Его руки остались горячими. И сделались нетерпеливыми.

Ее еще потряхивало от удовольствия, когда голова уютно устроилась у мужа на плече. Сознание медленно возвращалось из мистического путешествия в их общую реальность. Сначала Белоснежка ощутила свое расслабленое тяжелое тело, привалившееся к плечу и груди Прекрасного, его руки, нежно обнимающие ее, а потом поняла, что он по-прежнему горячий. Напряжение чувствовалось во всем его теле, когда муж поднял ее на руки и понес куда-то. Думать о чем-либо отвлеченном совершенно не хотелось.
Белоснежка лежала в объятиях Прекрасного, прислонившись к его груди и ощущая всей кожей стук его сердца. Как бы внешне муж ни был спокоен, но она чувствовала, как быстро и сильно оно бьется, как горяча его кожа и напряжены руки. Ни секунды не сомневаясь, ожидала сладостного продолжения того, что так прекрасно началось внизу.
Пот, покрывающий ее тело, уже высох, кожа покрылась мурашками, но тепло, исходящее от Дэвида, не позволило ей замерзнуть. Кровать оказалась мягкой и удобной. Как давно они не были здесь вдвоем? С утра! Как давно это было, как она успела по нему соскучиться, хотя все уже было внизу на ковре, но ей всегда было мало. Мало его.
Их взгляды скрестились в темноте. Она почувствовала его нетерпеливые ласки на своем теле. Внутри снова стала нарастать приятная тянущая тяжесть, от которой ее мог освободить только он. Пальцами Снежка пробежалась по его спине, пояснице, притягивая к себе, дотянулась до пояса джинс и скользнула по ним, засунула руки в задние карманы и сжала его ягодицы. Нет, плохо, не хватает ощущений. Ремень был все такой же нелегкой задачей, но она справилась и расстегнула его и молнию. Наконец-то.
- Прекрасный, - прошептала она, целуя плечи Дэвида, шею, скользя языком выше к его губам, приникая к ним.